— Все знают, какой вы футболист, и никто не знает, какой вы человек. Так?
— Мне трудно оценить, знают меня люди или нет, потому что много всего было обо мне написано, многое перемешалось — и правда, и неправда. То, что люди обо мне читают, или мои интервью — это не то же самое, как если бы они общались со мной.

— Ваш публичный образ вам нравится?
— Мне, если честно, все равно. Может быть, иногда это мешает, а с другой стороны, люди верят в то, во что хотят верить.

— Как мешает?
— В некоторых ситуациях у людей, которые меня не знают, складывается какой-то стереотип. И когда они пересекаются со мной, говорят: «О, а мы думали, что будет вот так, так и так, потому что мы считали, что ты будешь вести себя так и так. А оказалось наоборот».

— Вас в последнее время стало меньше.
— Да, я даю меньше интервью. В Англии не хотел давать, потому что их потом переделывали в России, а эти переделанные еще раз переводили обратно в Англии. Получалось три интерпретации. Давал одно интервью — его печатали три раза, и смысл слов терялся. Вот я и подумал, что это создает только проблемы, и вообще перестал в Англии с журналистами общаться.

— Так можете не через журналистов — в твиттер или на сайт. Там, правда, последняя новость за апрель. 
— Сайт — все, больше я его вести не буду. А другие такие вещи — твиттеры, инстаграмы... Не знаю. Твиттер я чуть-чуть повел, но мне это было не очень интересно. Я за живое общение, поэтому меня ни в каких социальных сетях и нет.

— Известно, что ваш твиттер вел другой человек. И не только ваш — Валуева, например, тоже он. 
— Ну нет, слова там были мои, просто по факту я сам не писал. И не только этот человек, разные люди за меня печатали.

***

— Вы весь прошлый год провели в роли человека, которому не дают делать свою работу. Было тяжело?
— Брр. Психологически — тяжело. Приходишь на тренировку, и нет никакой разницы, как ты тренируешься. Заранее знаешь, что ты не поедешь на выезд, не будешь сидеть на скамейке. Смысл теряется. А люди со стороны говорят: «Ну ты же профессионал, ты должен делать свою работу». Вот этим я и занимался.

— О чем в последний раз поговорили с Венгером?
— Когда он узнал, что где-то появилась статья о том, что я хочу завершать карьеру, то сказал: «Иди и играй. Я тебя в состав не выбираю, но это не значит, что тебе надо заканчивать». Не то чтобы подталкивал к чему-то — просто вот такой был последний разговор.

— Что он за человек?
— Он... Честно, он не очень похож на тренера, потому что не очень эмоционален. Точнее, может, эмоции и есть, но внутри. Он их редко показывает. Он стратег. Может видеть ситуацию на год, два, три вперед. Что будет с командой, с игроками молодыми. Когда кто-то приходит, он сразу понимает, через сколько тот начнет показывать уровень. Иногда он кажется странным, потому что он свои поступки не объясняет, а совершает просто потому, что так привык. Но, с другой стороны, если уж он с тобой говорит, то свои мысли может объяснить очень доступным языком.

— Когда тренер так долго работает в одном клубе, это не проблема?
— Иногда, когда я смотрел на все это изнутри, это могло показаться проблемой. Потому что люди там друг с другом вместе очень долго, все так притерлись и привыкли, что все происходящее считается для них нормой, и они никогда не пойдут против, ничего не скажут поперек. А с другой стороны, если специалист столь высокого уровня так стабилен, это не так уж плохо. Английские примеры показывают, что это работает. Тот же Фергюсон и «Манчестер Юнайтед», Венгер и «Арсенал» — люди создали просто империи. Не знаю, как именно было в «Юнайтед», но в «Арсенале» все, что говорил Венгер... Ну, если бы он сказал, чтобы во всех туалетах висела только розовая бумага, завтра бы ее повесили. Он мог влезть во все вопросы, и клуб делал бы так, как он хотел.

— Вернуться в «Зенит» — это было сложное решение?
— Нет, ничего сложного.

— Перед тем как подписать контракт, вы встречались с Алексеем Миллером. О чем говорили?
— Алексей Борисович, видимо, хотел услышать, что я хочу играть в «Зените», — он это услышал.

— Не боялись, что могут не взять?
— Да я думаю, что если с тобой встречается такой занятой человек, как Алексей Борисович, то результат заранее понятен. Просто нужно было поговорить. Не сказал бы, что это была совсем техническая процедура, — просто он хотел послушать меня, узнать мои мысли, услышать, что со мной произошло за четыре года.

— Но «Зенит» явно был не единственным вариантом.
— Ну, это понятно.

— Звали в Азербайджан?
— Да нет, таких-то вариантов не было. Катар или Эмираты, что-то оттуда. Америка была, но это еще зимой.

— Не захотели?
— Если бы предложение было позаманчивее, то, может, и согласился бы. Я, в принципе, был два раза в Майами, мне Америка как страна симпатична, поиграть я бы там хотел. Вот если бы в Майами была команда, точно бы туда поехал. Хотя спортивного состязания там нет.

— В Катаре тоже не смогли сделать заманчивое предложение?
— Ну, понятно, что в финансовом плане предложение было хорошее, но спортивной составляющей — никакой.

— Когда только стало понятно, что у вас в «Арсенале» не получается, не думали трансфер попросить?
— Я думаю, что когда играешь в английской премьер-­лиге, то есть только два варианта, ради которых стоит уезжать, — «Реал» и «Барселона». А в другие страны и другие команды — для чего? Тем более если ты уже играешь в «Арсенале». Все будет только хуже. Английская лига — самая лучшая. Куда еще можно ехать? В Германию? Там две команды — «Бавария» и «Боруссия», и то «Боруссия» — последние года три-четыре, пока Клопп ее возглавляет. Чемпионат двух команд. Испания — то же самое. А в Англии хотя в последнее время и происходит что-то похожее, но конкуренция все равно выше и турнир интереснее. И условия футбольные, особенно когда ты живешь в Лондоне, отличные. Мало что может заставить уехать. Лучше уж тогда вернуться домой.

— Ваши симпатии к «Барселоне» сохранились?
— Да.

— В 2008-м действительно была возможность перейти?
— Да.

— Ездили туда?
— Разговаривал по телефону с Жоаном Лапортой (бывшим президентом «Барселоны». — Прим. авт.).

— Переживали потом?
— Да нет, я уже практически забыл. На тот момент было обидно, хотелось, а потом и не вспоминал. Хотя можно было осуществить мечту.

— Остаться в Англии, но не в «Арсенале», можно было?
— Ну, в принципе, еще сезон можно было потерпеть. Если бы я четыре с половиной года постоянно играл и стоял вопрос о том, чтобы остаться на год-два, поехать поиграть в условном «Вест Хэме», чтобы в итоге мои дети получили пас­порт, то я бы это сделал. Просто ситуация в моем случае нахождения в Англии не предполагала и смысла не имела. А если бы по-другому жизнь сложилась, то вполне возможно.

— В 2008 году вы были в сотне самых влиятельных людей России. Такая популярность не напрягала?
— Нет.

— Но девять из десяти человек вас узнавали и узнают.
— В Петербурге — да, девять из десяти, но я проблем не испытываю. Я уже давно вывел для себя формулу: надо делать свои дела и появляться в тех местах, где ты хочешь появляться. Нужно в магазин — иди в магазин, нужно на улицу — иди на улицу. Надо заниматься своими вещами.

— В Англии болельщики «Тоттенхэма», «Челси» не приставали?
— А я в этих двух дерби особо никому ничего не делал. «Тоттенхэму» только вроде бы забивал в Кубке лиги. На поле — да, с трибун английский мат слышно, а в жизни все относились ко мне лояльно.

— Разница между английским и русским матом с трибун есть?
— Естественно, что английский мат в твой адрес, как бы грубо тебя ни посылали, все равно до конца не прочувствуешь. Когда посылают по-русски, это больше оскорбляет. Но на поле я к этому привык. Я вообще за то, чтобы на выездах были полные стадионы, даже если люди болеют против тебя.

— Было так, чтобы вы играли, когда против вас был весь стадион? В Ливерпуле, например.
— Да нет. В Ливерпуле вообще лучшая атмосфера в Англии.

— «Эмирейтс» хуже?
— На «Эмирейтс» более камерная обстановка. Все игроки, все, кто в клубе давно работает, говорят, что атмосфера по сравнению с «Хайбери» изменилась. Во-первых, он был меньше, во-вторых, билеты были более доступные, а значит, болельщики более простые и эмоциональные. А сейчас «Арсенал» — это как театр. Хорошие места, дорогие билеты, поэтому и публика другая. Более респектабельная, которая хочет шоу и представления, а не кричать.

— На поле это чувствуется?
— Конечно. Меньше драйва.

— Взять вашу любимую «Барселону» — там все тоже больше на театр похоже, но никто не жалуется.
— Там берут количеством зрителей — 100 тысяч. В Петербурге ведь тоже, если построят большой стадион, не получится его весь заполнить фанатами с виража. Может, добавится тысяч пять, но не больше.

— Вы за фанатами «Зенита» наблюдаете? Понимаете их?
— Не слежу, но на играх и плакаты вижу, и то, что они скандируют, слышу. Не когда играю, но когда сижу на скамейке, например. Что-то я понимаю, что-то нет, с чем-то согласен, с чем-то нет.

— Лозунг «Футбол для фанатов» — справедливый?
— Футбол — для болельщиков. Я считаю, что фанаты должны соблюдать правила поведения, а разговор из плоскости «милиция против фанатов» или «фанаты против милиции» надо уводить. Потому что культура в современной России уже какая-то сложилась. Есть хороший пример — хоккей. Приходишь и не видишь там милиции, хотя фанаты тоже есть. Они тоже могли бы и файеры проносить, и зажигать их, и стулья ломать, но их никто не ограждает, все рядом сидят, и атмосфера потрясающая. Можно с детьми приходить. Я вот в этом году ходил в Ледовый на игру со «Спартаком», и, условно, кричали гости: «Сосиска». В принципе, всем все понятно, но ничего страшного. Мой ребенок даже спросил, о чем это.

— И вы что?
— Ушел от ответа. Ну, сосиска и сосиска — смешно. В общем, можно находить какие-то варианты. Вот играет «Зенит» с «Тереком», «Ростовом», «Крыльями» — почему не попробовать не пускать милицию внутрь и уменьшить ее количество рядом со стадионом? Раньше — не знаю, как сейчас, — на еврокубковых матчах как будто война в городе шла: три тысячи таких черепашек-ниндзя вокруг «Петровского» стояли. Я считаю, это неправильно.

— Как дела у вашего бренда «Аршавин»? Одежду больше не шьете?
— Все закрылось. Выпустили одну или две коллекции, но это почему-то стало неинтересно производителю. Может, не продавалось, может, не пошло.

— Вы сами в работе участвовали?
— Где нужно — приходил и участвовал лицом, а остальным занимались другие люди. Потом предложили сменить вектор, я сказал: «Ребята, хотите — занимайтесь. Если нет — то нет». Имидж мой мало зависел бы от этого.

— Другим бизнесом заниматься пробовали?
— Я так или иначе бизнесом занимался или занимаюсь, но я бы не хотел об этом много рассказывать.

— Тогда скажите в общем: почему из футболистов, как правило, получаются не очень хорошие бизнесмены?
— Мне кажется, чтобы твои деньги работали на тебя, нужно просто заниматься всем самому.

— Вы этому учились?
— Нет, не учился. Просто там, где сейчас мои деньги, у меня есть доверие к партнеру.

— Швейное образование вам по жизни так и не помогло?
— Нет. Оказалось не востребовано.

— Но знания остались?
— Ну, наверное, если вспомнить что-то, окунуть меня в среду, то получится.

— Как ваша политическая карьера? Тоже закончилась?
— Ну-у...

— В парламент какой-нибудь больше не хотите?
— А когда он у нас был? Такие вещи обычно всплывают в те годы, когда проходят выборы. Он же был, когда я в Англию уезжал?

— Раньше. В 2007-м вас депутатом выбирали.
— А, ну там история простая. Я был в тройке по Санкт-Петербургу, но понятно, что я ни в каком законодательном собрании сидеть не собирался.

— Зато вы успели выступить перед избирателями. Полезный опыт.
— Да, это была встреча с жителями Кировского района, кажется. Кстати, был очень хороший момент. Пришли в основном люди пенсионного возраста, поговорили. Мне понравилось.

— Как дела с вашим долевым участием в Коломягах? Митинги больше не проходят?
— Дом под снос, уже есть решение суда, но я надеюсь, что этого не произойдет.

— Спасти, значит, не удалось. 
— Ну что значит «не удалось»? Я просто думаю, что решение принято неправильное. Дом уже построен, никаких серьезных нарушений нет, а люди сейчас могут лишиться крова. В Москве или Подмосковье, наоборот, борются с тем, чтобы людям, которые дали деньги, построить жилье. А у нас все выглядит немного абсурдно.

— Как вы вообще на митинг решили пойти?
— Да так само собой получилось. У меня в одном из домов этого застройщика живут дети, моя квартира тоже недалеко — я там уже лет пять-шесть живу. Все время рядом проезжаем, микрорайон сложился очень комфортный, люди подняли его за 20 лет: прошли от и до с момента, когда СССР стал Россией. Не вижу я там большого криминала.

— Если речь не о вашей квартире или гараже, есть вещи, которые могут заставить вас пойти митинговать?
— Честно — 10 или 13 лет назад я бы сказал, что да. Сейчас такие вещи, наверное, есть, но страхов все равно больше. У меня есть дети. Так что сейчас вряд ли пошел бы. А вот раньше, когда я был один — мама и папа, они же как бы всегда были и будут, — я был бы смелее. Но когда у тебя есть люди, за которых ты несешь ответственность, мне кажется, ты становишься слабее и уязвимее. Главные страхи — они связаны с близкими.

— Вы сколько часов в день отцом работаете?
— Раньше часто водил детей в школу, в секции, забирал их. Играть с ними нравилось. Когда были маленькие, памперсы менял, но сейчас в связи с семейными изменениями времени с ними провожу меньше.

— Чем они вас в последний раз удивили?
— Я тут не видел их месяц, и то, как они говорят по-английски, меня в хорошем смысле убило. Язык очень чистый, мне это нравится.

— По-русски уже хуже?
— Средняя дочка, так как она большую часть жизни провела в Англии, на английском говорит лучше, чем на русском.

— Вас это не пугает?
— Нет, сейчас она уже в России, так что догонит и перегонит.

— Не боитесь, что им будет с вашей фамилией сложно жить?
— Да, может такое быть.

— Какие риски?
— Ну, будут дразнить, если папа кому-то не понравится или поступки его.

— Будете готовить их?
— Нет. Я не знаю, как к этому готовить. Окунутся — и будут справляться сами.

— Жить они будут в России?
— Я хочу, чтобы они жили в России, но у Юли, например, другое мнение. А так как она живет с ними, скорее она будет на это влиять.

— За последние год-два вы несколько раз попадали в не самые приятные истории: депутат на Евро, ночной клуб.
— Ну, депутату я все, что думал, то и сказал. А клуб... Просто люди хотят таких вещей, а СМИ им их подают.

— В «Манчестер Юнайтед» есть сотрудники, которые следят за тем, чтобы футболисты не оказывались в подобных ситуациях. В «Арсенале» — нет?
— В «Арсенале» в этом плане было устроено так: корреспондент не мог позвонить игроку и попросить у него интервью. Все только через пресс-службу. И даже если звонил, ему спокойно можно было сказать: «Давайте пресс-служба одобрит, мы найдем время, и интервью будет». А в остальном... Так или иначе, от папарацци в Англии скрыться сложно, но, с другой стороны, я проблем с ними не имел. Если ты делаешь все нормально, то ничего и не возникнет.

— Что мешает делать интервью через пресс-службу в России?
— А мне кажется, все к этому и идет.

— Но вам же Борис Левин все равно напрямую звонит.
— Это понятно. Но это какие-то единичные случаи.

— Почему вы в принципе в основном через него с миром общаетесь?
— Думаю, есть некая степень доверия к этому человеку, поэтому все с ним и общаются.

— Вы вообще газеты читаете?
— Нет, сейчас я больше по сайтам. Газеты давно не покупал. В Англии — точно нет, здесь вроде тоже. В этом нет смысла. Все в интернете.

***

— Вам 32 года. Чувствуете, что вы уже взрослый?
— Хм. Ну, может.

— Мудрый?
— Я в 20 лет называл это трусостью.

— Что именно?
— Мудрость. Мне кажется, что мудрость — это трусость.

— Объясните.
— Ну, мы же как говорим — что мудрый человек промолчит, на что-то не обратит внимания, а 20-летний в такой же ситуации скажет свое слово, мнение, заступится. Потому что 20-летний не боится конфликтов, полон сил и энергии. А в 30 лет уже не так важно, прав ты или нет. Смотришь и думаешь — ну и ладно. Промолчишь, и все пройдет.

— Вы с возрастом стали больше читать, смотреть больше серьезных фильмов, у вас изменился вкус?
— В еде — да, вкус изменился. Я стал больше любить перченое, соленое. Захотелось почему-то.

— Это возраст.
— Ха, да. А книжек сколько десять лет назад читал, столько и сейчас — примерно одинаково. Сериал могу какой-нибудь за неделю посмотреть, а потом ничего не смотреть.

— Книг за год — это сколько?
— От шести до восьми.

— Есть знаменитая фотография, на которой вы на пляже с Солженицыным.
— Да, три тома, долго читал. Полгода.

— Это любимый писатель?
— Нет, не сказал бы. Считается просто, что «Архипелаг ГУЛАГ» нужно прочитать. Ну, я и прочитал.

— Было больше страшно или интересно?
— Тут нельзя так сказать, вот в таких терминах. Много нюансов. Что-то тебя шокирует, где-то тебе грустно, что-то заставляет тебя размышлять — почему вот это появилось, почему это так. Ты начинаешь видеть глобальные вещи: почему устройство нашей страны за последние 90–100 лет оказалось именно таким. Почему случилось так, что это все появилось. Потом ты понимаешь, что, например, это было, поэтому сейчас так устроено уже в обычной жизни. Глобально, как мне кажется, Солженицын говорит о том, что у нас очень слабое гражданское общество. Оно было им, оставалось, и сейчас то же самое. Оно слабо.

— Люди трусливые?
— Люди по своей натуре многого боятся. Как он говорит, человек становится абсолютно сильным, когда ему нечего терять, у него ничего нет. Вот это он описывает.

— Вы видели общество в Англии. Есть шанс, что человек, который говорит по-русски, начнет когда-нибудь так же думать, как англичанин?
— Нет, думать так, как они, мы не можем. Это же все в речи. Мы, например, скажем: «Ты плохой». А у них по-другому: «Ты не очень хороший». Все отсюда, от истоков. Там и общество, и государственность — все дольше выстраивалось. Хороши или плохи законы, оценить трудно — в чем-то они даже до боли абсурдны. Но есть постулаты, что правила и законы одни для всех, все это соблюдают. Это работает как часы. Хотя, конечно, абсурда много.

— Какого?
— Ну, допустим, вот здесь покурить можно, а вот здесь, в метре, уже нельзя. Разница есть? Думаю, никакой. Для человека, который не курит, — тем более. Но вот тут покурю и заплачу 100 фунтов штрафа, а тут покурю — и ничего.

— В России такие правила тоже есть. 
— Но не работают. Я считаю, Россия устроена по понятиям. Большинство нашего населения провело какое-то время в тех же тюрьмах и колониях, поэтому, как мне кажется, все на понятиях, все через душу. Мы думаем сердцем и через него общаемся друг с другом. А у европейцев — у них все идет от головы. Все по правилам, по пунктам.

— Вам, получается, там было не очень комфортно.
— Мне было некомфортно. Я скучал по жизни в Санкт-Петербурге. Мне многое не нравилось, я многое не принимал, но за год, так или иначе, сумел адаптироваться, а в конце даже стал находить какие-то интересные черты. Понял, что, когда есть правила и законы, это не так уж плохо, в чем-то это выигрывает в сравнении с нашей страной и нашим обществом. Ну а с другой стороны, жить нужно там, где живешь, по тем законам или понятиям, которые там установлены.

— С русскими вы в Лондоне общались?
— Специально общения я не искал, но в любом случае больше общался с русскими. Лондон вообще устроен так, что там португальцы могут не общаться больше ни с кем, кроме своих, — есть португальские рестораны, булочные, аптеки, люди, которые говорят по-португальски, будут во всех административных офисах. Пакистанцы живут своей коммуной, латыши своей, бразильцы своей, итальянцы своей. Англичане — тоже какими-то своими комочками, своей жизнью.

— «Зенит» — ваш последний клуб?
— Я надеюсь, что да.

— Сколько лет еще хотите играть?
— Если поиграю еще два-три года, то буду счастлив.

— И в сборной?
— Конечно. Я хочу поехать на чемпионат мира. В 2014-м.

— Вы когда закончите, сможете заниматься чем угодно — вам везде будут рады.
— Я бы не сказал, что так уж чем угодно. Посмотрим. Это всегда трудный период, когда из профессии футболиста в какую-то другую переходишь. Привыкаешь зарабатывать хорошие деньги, а другая работа, скорее всего, так оплачиваться уже не будет.

— Готовитесь?
— Трудно сказать. Что-то делаю, а что-то, что нужно делать, наоборот, не делаю.

— Учитесь, инвестируете?
— Стараюсь инвестировать, но не в больших количествах. Учиться нужно. Мне давно говорили, что нужно пойти и получить финансовое образование, но пока я не то что не созрел, но или ленюсь, или не понимаю, как совместить. Вообще я бы хотел, чтобы моя работа так или иначе была связана со спортом или с футболом.

— Можно вообще не работать и просто заниматься благотворительностью. Работать лицом.
— А я к благотворительности отношусь так, что если взять за 100 процентов все фонды, то 95 процентам из них я не верю. Скептически отношусь. Хотя в Лондоне эта ниша развита, люди зарабатывают огромные деньги и помогают большому количеству людей. Но там грамотные законы и правила, они позволяют больше верить в то, что все так.

— Тренером стать вы сможете?
— Может быть, и смогу, но мне этого меньше всего бы хотелось. Это трудная работа, сопряженная с... футболистами. А они люди не самые простые. В общем, пока еще ничего не понятно.

Источник: Официальный сайт "Зенита"